НОВЫЕ СТИХИ
Черная речь
Местный колорит
Третье направление
"Чьи-то руки встречаются в гулкой мгле..." ("От лица того же персонажа") (NEW!)
Город (1,2) (NEW!)
1. "Где зеленым сколком пивной слюды..." (NEW!)
2. "Где стоит гарнизон на зеленых стенах..." (NEW!)
"Ниоткуда подаренное тепло..." (NEW!)
Лимерики
ИРЛАНДСКАЯ ПЕСНЯ ОБРАЗЦА 1798 ГОДА
Перевод с английского
Когда переменится ветер,
Увидим в морской дали
Высокие тонкие мачты –
Французские корабли.
И те, кто сойдет на берег
Из праздничной синевы,
Возьмут золотую арфу
И знамя цвета травы.
Когда переменится ветер,
О‘Нейл поднимет свой рог.
Его услышит весь Эрин,
И первым – Господь наш Бог.
По Божьему повеленью,
По взмаху ангельских крыл
Живые выйдут из хижин
И мертвые из могил.
Когда переменится ветер,
мы в старый Дублин войдем.
От стен домов отразится
Веселый пушечный гром.
И вспыхнет над цитаделью
Разбуженная звезда.
Когда переменится ветер...
Когда?
04 Августа 2002
* * * *
ШОТЛАНДСКАЯ БАЛЛАДА
Перевод
Есть у меня подозрение, что
эта баллада, как и «Кинмонт Вилли»,
написана лично сэром Вальтером Скоттом.
Просьба не путать Джона Грэма Клеверхауза
с одноименным крокодилом – покойник был нрава не мирного,
по слухам, водился с нечистой силой –
так что и явиться может.
- Пусть горн молчит, пусть цокот копыт
Не рвет тишины ночной.
Сверни свой стяг, пусть не знает враг,
Что ходит рядом с бедой.
- Труби, труби, серебряный горн,
врага и друга буди!
Пять тысяч шотландцев на смертный спор
Пришли под знамя Данди.
Как ястреб на журавлиный стан,
Как лев на стаю волков
Отряд ударил на англичан
В пять тысяч синих клинков.
Противникам не хватило дня,
И битва была долга,
Но сила вереска и огня
Сломила силу врага.
Но Джек-предатель, будь проклят час,
Когда он увидел свет,
Серебряной пулей на верный глаз
Свой зарядил пистолет.
А горн звенел и звал впереди
И предупредить не мог –
С пулей в груди упал Данди
На мокрый от крови мох.
И конь поволок его за собой
По грудам недвижных тел,
А на холме, где кипел бой,
серебряный горн пел.
Мой горн, победную песню пой
И Бога в раю буди –
По красному вереску в мир иной
Уходит от нас Данди.
С его концом удача ушла,
серебряный клич умолк,
и на земле, сожженной дотла,
хозяева – «рак» да волк.
***
От берегов французской земли
С попутным ветром – хоэй! –
Идут на родину корабли
Дорогой серых гусей.
Со дней армады до наших дней
Враждебны мессе моря.
И шторм нарушил строй кораблей
И с корнем рвал якоря.
Но вдаль звала корабли земля –
И шторм не мог ничего –
Ведь Чарли-принц стоял у руля
И с ним – невеста его.
И крикнул Чарли: «Вой, ветер, вой!
А мы заберем свое.
Шотландская стая спешит домой –
Кому повернуть ее?»
На землю родную они сошли,
Кляня неверность воды,
И видят в дали в багровой пыли
Мундиров красных ряды.
Но конь по вереску проплясал –
А всадник застыл в седле:
«В открытом море хозяин – шквал,
но мы теперь на земле.
Четыре сотни бойцов со мной.
Мой принц, пусть Господь ведет
Ваш путь на север, в Ваш край родной –
А мы прикроем отход.
Труби, труби, серебро времен,
И клич старинный пропой.
Пусть знают люди пяти сторон –
Данди вернулся домой.
Труби, о гордость, пускай стократ
Сильнее вражеский строй –
И небо и ад удачу сулят,
Шотландия примет бой.»
Три ночи смотрела на бой луна,
И кровью налился глаз.
И свету дня отдала она
Отряда последний час.
Пусть видит рай, пусть услышит ад,
Пусть помнят вершины гор –
На третьи сутки погиб отряд,
Умолк серебряный горн.
Труби, начни, серебряный горн,
А пушки песнь допоют,
Когда принц Чарли спустится с гор
Искать невесту свою.
Труби, приходит шотландский клан
Свое забирать добро.
Где черный конь, где белый султан,
Где, горн, твое серебро?
Труби, хозяйку свою найди.
Но эхом ответит мгла –
Джоанна Грэм, графиня Данди,
Под красный вереск ушла.
* * * *
К ВОПРОСУ О ВНЕШНЕМ МОРЕ
Вольный перевод с Черного Наречия
В ответ Арандилю
Я отвечу Морю Внешнему, что оно
Не должно иметь значенья – ибо дано,
Не идет в расчет - ибо вечно и неизменно,
Несущественно - ибо предопределено.
Перелетные птицы, трава, говорок ручья
Существуют лишь в границах небытия
И вполне статичной суммой своих мгновений
Составляют время, в котором двигаюсь я.
Перечеркнута осень пестрым косым крылом,
Бересклет дорогу пробует на излом,
И дымок над крышей не отменяет лета
Тем, что наполняет воздух своим теплом.
И не важно, в который раз не уловит глаз,
То деленье, когда над берегом свет погас -
разночтения, помехи, штрихи, прорехи –
это то, что в конце концов образует нас.
Там, где Внешнее Море гоняет свои горбы,
Где на косогоре солнечные столбы,
Я отвечу, что в разреженном мирозданье
Есть возможность существовать помимо судьбы.
Не надежда, не познанье добра и зла,
А стежок уключины, легкий толчок весла,
То, что воды обнимут, не будет моей душою,
Только записью в дневнике от сего числа.
Безупречный раскат, привычный конец всему,
И добыча летит назад в придонную тьму.
То, что воды возьмут, не будет моей душою,
Этот сгусток времени вечности ни к чему.
23 Августа 2002
* * * *
Что до тьмы и света, то тут трава не расти –
А она и не пробует, привыкла за столько лет.
На морском обрыве сосна бережет в горсти
Не сиянье Исиля, отраженный каменный свет.
Сорок дней. Волна достигла материка.
Облетели стрелки на городских часах.
Потеряла мерность серебряная строка,
Но зато развернулись галактики в небесах.
Что за радость, Творец, смотреть на твои дела,
Ощущать толчками крови ночной прибой.
Но покуда ты отделяешь добро от зла,
Этот мир все больше становится сам собой.
Однократно, несовершенно, без волшебства
Переходит зима в настороженную весну,
Средь сосновых иголок вспыхивает трава
И частица выходит в море встречать волну.
19 Мая 2002
* * * *
МОГУЛТАЮ – К ВОПРОСУ ОБ ОДНОМ ПЕРСОНАЖЕ
Когда нам выпало первыми встать
На бронзовом берегу,
Мы все еще умели летать –
А я и сейчас могу.
Когда, молекулами звеня,
Земля явила свой лик,
Мы пели на языке огня –
Я помню этот язык.
В пространстве колеблются тьма и свет –
У мира две стороны.
Но уже которую тысячу лет
Я вижу цветные сны.
Не за принцип, не за благую весть
И прах страстей мировых -
Я сражаюсь только за то, что есть -
за жизнь и право живых.
За просто порядок, за просто дом,
За вселенную без прорех,
Где то, что называют добром,
Было добром для всех.
А граница проходит по той черте,
Где я каждую ночь тону.
Не со мной говорите о правоте
Того, Кто Создал Волну.
Когда свернется время кольцом
И плоть превратится в свет,
Предстанет весь мир пред Его лицом.
А я? А я уже нет.
02 Августа 2002
* * * *
К РАЗГОВОРУ О ПОТОПЕ
Что мне боли, что мне толку в этой волне?
Ведь и без нее уже столько лежит на дне.
Поколенья дельфинов воспитывают детей
На руинах наших – и вражеских - крепостей.
Белый дым весенний, птица глядит в окно...
Ну еще одно пораженье, еще одно.
Ну еще страна стала пастбищем для трески.
Ну еще одна фигура снята с доски.
В этом мире бренном – все видел, все делал сам –
Разве я не знаю цену злым чудесам?
Отчего за каждой стеной, за любой строкой
Слышу музыку эту над прозеленью морской?
Ветер гнул металл, звезды плавились в вышине.
Я не помню, зачем я встал навстречу стене.
И покуда шквал не вскипел осколками дня
Я еще считал, что Создатель добрей меня.
06 октября 2002
* * * *
К ВОПРОСУ О ГУМИЛЕВЕ
451
А патриций империи сегодня вдребезги пьян.
Ему снится Дунай и горький речной туман,
Ему снится камень и дымные облака,
Неуютная, ускользающая строка.
Не добудишься – а кто сегодня не пьян?
И чего б нам не пить, мы успели под Орлеан.
Пересмешник запел, берега под луной темны.
Этот мир уцелел до следующей весны.
А весной – сухой перестук копыт и забот
И с любого холма уходит война в полет.
Там, где рвется основа, где гибель идет как сель,
Там где гаснет слово, патриций находит щель.
В промежутке, в цезуре, выравнивается строй,
Обрывается буря, откатывается прибой.
Против хода истории, против разлива – щит.
Мы – сейчас. Мы – живы. Время еще стоит.
Утром примется воздух глотать пересохшим ртом.
Ничего не запишет – потом не будет потом,
Ни на этих равнинах, ни в праздничных кущах, где,
Водомерка бежит по прозрачной вечной воде.
А покуда туман – лети, наслаждайся, пей,
А река давно за чертой паннонских степей.
Но она велика, ее слышно издалека.
Мы успеем, мы успеваем. Еще. Пока.
24 Мая 2002
* * * *
РАВЕННА
На озерный берег выкатился прилив,
поднялись на свет из круто кипящей пены
белый мрамор стен, глухая зелень олив -
все что в мире этом носит имя Равенны.
Белый мрамор стен, глухая зелень олив,
а над ними рука господня лежит, незрима.
Подойди, коснись, запомни, покуда жив,
ибо это мудрость, мощь и величье Рима.
Но не все желают здесь доживать свой срок,
потому что камнем в окно, ледышкой за ворот
на семи холмах, на скрещенье древних дорог -
Вечный город, который город, который Город.
Воздух наших дней, ночей неусыпный страж,
старший брат, товарищ, мрамор единокровный -
нам читать Платона раньше, чем "Отче наш",
изучать историю мира по родословной.
Разве может святой отец отпустить грехи
тем, кто помнит, что прежде Бога царили боги?
А о том, как мы умеем писать стихи,
знают все притоны Аппиевой дороги.
А Равенна это пепельный крест во лбу
и с любой стены следит небесный хозяин.
А о том, как мы умеем играть в судьбу,
чем кончаем мы, спроси воронье окраин.
Расплескалась чаша, ангел взмахнул крылом,
но ведь должен кто-то встать за наши святыни -
за стихи Катулла, девочку за углом
и привычный слуху звук площадной латыни.
Мы стоим плотиной на побережье тьмы.
После нас - холодный дождь, пустота, забвенье.
Все, чего мы стоим, все, что получим мы,
это шанс погибнуть в Риме, а не в Равенне.
Там на севере - синий Рейн, и плывет над ним
то, что стало нынче жирным, тяжелым дымом.
После нас... но все же тот, кто захватит Рим,
за каких-нибудь триста лет тоже станет Римом.
* * * *
Темною ночью, когда мы спим,
в овраге, что под горой
- Я не могу сохранить Рим.-
волчий выводит вой.
Хрупкая крошка, каменный дым,
кашель сводит с ума.
- Я не могу сохранить Рим,
я только строю дома.
Тонкий пергамент, в окне над ним
луна желта и крива.
- Я не могу сохранить Рим,
я только пишу слова.
- Длинным законом, мечом прямым,
марш-броском через тьму
Я не могу сохранить Рим,
я только служу ему.
Славой в веках и словом в стихах,
тяжелым холодом плит
то, что давно рассыпалось в прах
две тысячи лет стоит.
* * * *
Господнего града не взыскивать нам никогда,
Афина Паллада, глаза из гренландского льда.
Вовеки нелживо могучее слово Твое,
и стало оливой вонзенное в землю копье.
Из хлама и сора, из тлена, по воле Твоей
возносится город - владыка умов и морей.
Под именем первым забыта, вернешься назад
премудрой Минервой, щитом италийских волчат.
Гонима тоскою, несешься порою ночной,
полярной совою над миром, который не Твой.
Сухим пересказом, крылом белоснежным коснись,
безжизненный разум, творящий безумную жизнь.
Мир в прошлое канет, во имя воды и огня,
Победа и Память, спаси и помилуй меня.
* * * *
ПОСВЯЩЕНИЕ КЕМЕНКИРИ
Посвящается Мыши, живущей в большой норе,
под курганом, где-то в северном Причерноморье,
там, где золото к золоту тянется в сентябре
и сады гудят на приречном, привражьем взгорье.
Посвящается Мыши, грызущей родной гранит,
собирающей скифскую вязь, имена, причастья -
но задолго до бронзы заморская сталь звенит,
не хранит любви и удачи, не ищет счастья.
О судьбе остальных узнавать из писем и книг,
в подмосковном лихом предместье, в Питере хмуром...
Ну а все-таки, интересно, кого из них –
однорукого, потом называли Тюром?
24 января 2003
* * * *
К вопросу о том, что делать жителю
империи, если он сам не людоед,
и в других не одобряет
Наши дни еще легки,
Наши речи как клинки,
Мы врагов еще не раз разобьем –
У друзей в крови «клико»,
И до смерти далеко,
И не видят что играют с огнем.
А покуда над страной
Вой пурги, да волчий вой –
В самый раз свинцу и стали завыть.
Ни остаться в стороне...
И реальных шансов нет.
И страшней, чем проиграть – победить.
Как всегда, в последний час
Все решается без нас
И картечью разрешается спор.
Крось по снегу поплыла –
У двуглавого орла
Крайне скуден аргументов набор.
Плачет ворон на юру.
Я так просто не умру,
Снег белей бумаги ляжет, маня
Доиграть за всех игру,
Дать гусиному перу
Довести до Шлиссельбурга меня.
По листку скользит рука,
За строкой летит строка,
Заполняются крамолой листы.
От клинка и до листка
Путь-дорога далека –
От Варшавы и до самой Читы.
Над рекой чернеет гать.
Власть так просто напугать,
В дверь прикладом постучится беда.
Легкий почерка разбег –
Птичий след – впечатан в снег,
В снег, который не сойдет никогда.
* * * *
Госпожа моя Афина, в нашем городе снег,
и промозглый зимний воздух - на две трети вода.
Красно-желтые трамваи свой окончили бег.
В серебристые доспехи лед одел провода.
Госпожа моя Афина, в нашем городе ночь.
Небо синее как скатерть, посередке луна.
Черт вполне способен снова ее уволочь,
потому что на тарелку похожа она.
Госпожа моя Афина, вот мой город родной,
что рожден июльским солнцем и обточен волной,
где порой уходят сутки на дорогу домой,
где ломаются деревья за моею спиной.
* * * *
БИСКАЙСКИЙ ЗАЛИВ. АВГУСТ
Дерево крепче стали,
Море верней земли.
Все, что вы посчитали,
Мы разочли.
Рыбой через пороги,
Рифмой во тьму времен.
С вами Святой Георгий?
С нами – дракон.
Воздух хрустит как хворост,
В горле сухой налет.
Скорость, огонь и скорость.
Залп. Доворот.
В небо летит счастливо
Горькая злая взвесь.
В черном котле залива
Все, что мы есть.
Яростное круженье
Моря, светил, земли.
Следую на сближенье.
Залп. Отошли.
Через какую осень
Будет Гомер считать
Ваших сто тридцать восемь,
Наших сто пять?
По маяку, примерясь –
Вспыхнул, потом погас.
Ветер стоит за ересь.
Кто против нас?
Только хвала и слава,
Только колокола,
Только любовь и право,
Истины мгла.
Что же, встречай, химера,
Смертных, кому дана
Не надежда и вера –
Скорость, волна.
18 Сентября 2002
* * * *
В ответ на стихотворение Могултая
"Континентальная симфония"
Есть городок – три белых креста –
Голод, война, чума –
Они проходят, а он стоит –
Ежедневное волшебство.
Здесь экономят на фонарях –
Каналы глотает тьма.
Здесь очень ценят покой и комфорт –
И кое-что кроме того.
А дальше над великой рекой
Сирена с мечом в руке –
И без ковровых бомбежек с ней
Не договориться никак.
И снова двое жгут горький спирт
В маленьком кабачке,
И отзывается стэн-ган
На разбуженный лай собак.
Что ж, грози им гибелью, Кенигсберг,
Покупай беспечным житьем -
Не сохранить архаический рай
Ни пряником, ни кнутом.
Потому что каждый любит свое
И каждый стоит на своем;
И превыше империй – и старше их –
Есть право иметь свой дом.
10 Июля 2002
* * * *
Перевод, сделанный для передачи
о французской высадке 1798 года
"Город над черной водой" - буквальный перевод
гэльского названия Дублина
Черный город над черной водой,
старый город над черной водой,
грай вороний, да запах гари,
да тусклый шорох золы.
Над кипящей черной водой,
над летящей в реку звездой
черен город и черен ворон,
а наши кости белы.
По камням пробьется трава,
прорастет густая трава
сквозь булыжник мощеных улиц
и горький камень домов.
Здесь хозяйка только трава -
не оружие, не слова -
лишь зеленая злая пямять -
наш весенний покров.
Белым дымом над головой,
разговорчивой веселой листвой,
черным городом на откосах,
черной речной водой
продолжаем проигранный бой,
те враги, что стали травой,
переходят под наше знамя
и пополняют строй.
06 Августа 2002
* * * *
Отзовись, мой город на откосах и склонах,
где весенняя рябь маслин,
протянись прибрежным письмом соленым,
многослойной осыпью глин.
Отзовись, мой город за северным кряжем
у подножия ледника,
где зима щеголяет цветным плюмажем
и летит по небу строка.
Отзовись, моя крепость, до половины
облака твои сожжены
и утратило путь в темноте долины
время осени и войны.
Отзовись. Колеблется свет придонный,
солончак блестит как стекло –
но, заметив огонь в проеме оконном,
я уже не назову тебя Тирионом,
потому что лето прошло.
15 февраля 2003
* * * *
Почему-то, отправляясь на юг,
Непременно окажешься там,
Где Северный Полярный Круг
Крутит кино по ночам.
Он ходит свататься по ночам,
Он посуду бьет по ночам –
А девчонки из Питера носят клеш
И не внемлют его речам.
Почему-то, отправляясь домой,
Приземляешься – боже мой –
И не знаешь, кого рифмовать с чумой,
А кого с травой полевой.
И гуляешь по городу день-деньской
Крутишь небо над головой.
Почему-то, собирая слова
В переулочьей чехарде,
Ты видишь - Офелия в славе своей
Плывет по любой воде.
По сине-зеленой морской воде,
По желтой речной воде,
В самолете по дождевой воде –
И больше уже нигде.
17 Декабря 2002
* * * *
ГАРНИЗОННАЯ ЛИРИКА
Лягут белые снега
ранним утром четверга
и старушка из окошка
лихо двинет на бега.
Прошуршит над головой
дымный порох снеговой.
- По какой идем дорожке?
- Разберешься, рядовой.
А на этой стороне
дымка тянется к луне,
нет ни бабушки в окошке,
ни винтовки на ремне.
Беспробудная жара,
птичьи игры до утра,
время в глянцевой обложке...
- Договаривай, пора.
Ранним утром четверга
встанет вольтова дуга
от рассвета до забега,
от ночлега до врага.
Там старушка у реки
кормит молнию с руки,
угольки светлее снега
засыпают городки.
27 Октября 2002
* * * *
Что-то отчаянно автомобильное,
злобно-размытое, душное, пыльное,
ветер жестянку в отвал поволок,
вот как порой отзывается Блок,
схваченный правосторонним движением,
переплетением, тайным спряжением,
где в морфологию строк и дорог
входят предлогами ствол и курок,
где, порожден затрапезною бездною,
ищет картежник дорогу железную
и на закате с прохладного дна
злым семафором всплывает луна -
слышишь, по рельсам шуршит предложение,
нету ему ни покоя, ни сна.
04 Мая 2002
* * * *
Переулок, перекресток, детский садик, магазин,
старый тополь дотянулся до шестого этажа.
Три канистры, две машины, утром кончился бензин -
совершенно непонятно, как ползти до гаража.
Переулок, перекресток, из песочницы - песок,
две вороны на карнизе разменяли сотню лет,
за окном в асфальт стучится трехголовый молоток
и лежит в глазах и стеклах беспощадно яркий свет.
Переулок, перекресток, назревающий скандал,
простыня летит по ветру как ветрило без руля,
и летит ее хозяйка словно Золушка на бал,
оперением халата осторожно шевеля.
Это пригород, предместье, место - далее на юг.
Здесь предчувствие, преддверье, ожидание судьбы.
Переулок, перекресток, три столба, чугунный люк
и отсутствие потери при наличии борьбы.
Переулок, перекресток, в облаках бумажный змей.
Тень квадратная ложится в потускневшую траву.
Воплощением перспективы, чередой прорех и дней,
одинокий рельс трамвайный ускользает в синеву.
* * * *
НОВЫЙ ЖАНР - НЛУшки
К нам на первое число
прилетало НЛО.
Все сельпо разворошило
и завмага унесло.
Милый дышит тяжело -
у него болит крыло,
он вчера впилился спьяну
элероном в НЛО.
Сильно бабушка вспотела,
быстро по небу летела -
не в ИЛе, не в НЛе,
а просто так на помеле.
Если встретишь НЛО,
говори ему "Hello".
Если "Здравствуйте" ответят -
нам опять не повезло.
Не летает НЛО
в украинское село -
оформлять въездную визу
для пришельцев западло.
11 Августа 2002
* * * *
К ВОПРОСУ О ГОРОДЕ DREAM
Ночью тебя коснется
прозрачный огонь луны –
там в глубине колодца
время съедает сны,
гул машин торопливый,
окон веселый лед...
Но – спи. Покуда мы живы,
башня растет.
Над стеклом и бетоном,
где облака прошли,
кремний поет карбону
на языках земли.
Звон двоичного кода,
мед восьмигранных сот -
и - кольцами световодов
башня растет.
Время погибель множит,
но, возвратясь, найдешь -
гнев Твой, Господи Боже,
снова включен в чертеж.
Ангел с трубой и чашей
на перекрестке ждет.
Но – кратной памятью нашей
башня растет.
06 Февраля 2003
* * * *
НА КРЫШЕ
Земля трубит дыханьем жарким,
весенним гоном,
а над московским зоопарком
летит ворона.
Лежит Москва чеканной гривной,
Гудящей льдиной –
Ворона каркает надрыбно,
Надлебедино.
Трещит толчок на «Баррикадной»
И песнь заводит
Трамвай с рекламою парадной.
Пока уходит
Вся наша жизнь теплом и хлебом,
Ночным трезвоном,
На фоне грозового неба
Сидит ворона.
23 Мая 2002
* * * *
Новые стихи
ЧЕРНАЯ РЕЧЬ
Иероглиф для слова «стена» - «камень» и «мастерство».
Засыпая и просыпаясь, разум творит чудовищ.
Но, если их разом вычесть, не останется ничего –
ни династии, ни стражи, ни огней кочевых становищ.
Иероглиф для слова «война» - его задача проста:
ограничивать пространство, где могут встретиться двое.
Потому что не обведенная лезвием пустота
тоже станет искать создателя и пытаться жить как живое.
Иероглиф для слова «распад» - применению нет конца –
на бумаге ли, на земле – нет предела его обновам.
Остается ни сном, ни облаком не входить в расчеты Творца,
и удерживать над водой то, что было в начале словом.
Февраль 2003
* * * *
МЕСТНЫЙ КОЛОРИТ
«Вальтер Вильямсен», сухогруз,
названный в честь бог знает кого,
величаво проходит шлюз
на реке Парраматте.
А над ним в небесах горит
разноцветное вещество.
И зовется оно – рассвет
на реке Парраматте.
«Вальтер Вильямсен», гордый бритт,
рыжий, грузный, немолодой,
много лет пускает кольца в зенит
на реке Парраматте.
Рулевой говорит с водой,
и вода вскипает в ответ,
ветер тянет грифельный след
по реке Парраматте.
Океан, освещенный дом,
в ожидании стоит за мостом -
«Вальтер Вильямсен», что будет потом
на реке Парраматте?
Заполняя собой объем,
вертикально встанет река,
с хрустом схлопнутся облака
на реке Парраматте.
Пять заливов, сто островов,
триста рыб и весь рассветный туман
«Вальтер Вильямсен» ведет в океан
по реке Парраматте.
Но никак не гаснут вдали
чашка неба с блюдцем земли
да огромные корабли
на реке Парраматте.
Февраль 2003
* * * *
ТРЕТЬЕ НАПРАВЛЕНИЕ
Наобум, наудачу, на темно-вишневую шаль,
как корабль у Барбье - на разрыв, от корней и причала,
по зеленому небу летит аэробная шваль,
расправляя мембраны свои в ожидании шквала.
По закону Ньютона - на свет, на сцепленье частей,
где давленье стихий ощущается в каждом колене
и любовь к кислороду сильнее всех прочих страстей,
новостей и явлений.
Наобум, наудачу, на пиво и в тартарары -
откажись, отвяжись, ускользни в перелетные сферы,
где движенье колоний ночами смещает миры,
зажигая большие костры за орбитой Венеры.
24 Февраля 2003
* * * *
От лица того же персонажа
Чьи-то руки встречаются в гулкой мгле
и мишень летит навстречу стреле,
и встает над миром новый маяк -
только я не умею так.
Провести черту, перейти черту,
где надежда срывается в немоту,
и проснуться опять в золотой стране -
этот голос поет не мне.
Но однажды - синица дрожит в горсти,
и расчет как плющ перевил пути,
и кольцо ушло за тот поворот,
где годится любой исход.
Словно дождь сквозь лесок, вода сквозь песок
истекает вечность наискосок,
расправляет время свое крыло -
ну как, Тебе подошло?
29 июля 2003
* * * *
ГОРОД
I
Где зеленым сколком пивной слюды -
как всегда - размещается между строк,
размечает заборы, дни и труды
ядовитый пригородный говорок.
Сочетанье города и жары -
подожди, а была ли еще жара?-
слой за слоем выпаривало миры
на песок, на щербатый асфальт двора.
Южнорусская школа, цветной рассказ,
пятипалый клен в зеленом платке.
Посмотри, течет словарный запас,
прожигая русло в известняке.
Подплывет вечерний, неявный свет -
оглянись - из-за края материка,
но и там ни призраков, ни комет,
ни собранья рабкоровского кружка.
II
И.А.
Где стоит гарнизон на зеленых стенах,
и парит Александр на гранитных волнах,
и покоятся стрелы и стрелки,
там на три стороны открывается мир
и гуляет по речке непарный буксир
со следами недавней побелки.
Проследи из окна за вращеньем земли -
меркаторовы линии тают вдали,
не спеша отрываясь от мира.
И на светлой игле расправляет крыла
сочетанье пространства, тоски и тепла -
дальний родственник сна и буксира.
А по улицам голуби чертят кресты
и предутренний ветер смыкает мосты,
и вовсю развлекается Геба,
и под черепом глобуса в царском дыму -
никогда, ни за что, ничего, никому -
укрывается звездное небо.
11 августа 2003
* * * *
Ниоткуда подареное тепло,
Посреди зимы, посреди сезона дождей
Пеленой тумана кроны заволокло,
Но дороги открыты для транспорта и людей.
Если ехать на север, в горах выпадает снег.
За горами – камень, глина, песок, земля.
По бортам машины ведут бесконечный бег
Красно-рыжие клены и желтые тополя.
Проимперский плющ, чугунные кружева,
Над рекой - косая черта предвечерней тьмы.
Кто сказал, что осень вступает в свои права?
На равнине осень вступает в права зимы.
Просыпается, встает поперек строки –
и вспухают за ней, над ней, уже в облаках
все рудничные и садовые городки
говорящие на вымерших языках.
Захвати этот воздух, не выпускай из рук,
успокой, запри в пределах календаря -
и машина взревет, отыскав развязку на юг
как тяжелый шмель, ускользнувший из янтаря.
Там на юге можно отрыть окно на балкон
и смотреть, как в бронзовом небе вода горит,
И осваивать электронный жаргон
Как Сельвинский когда-то освоил канцелярит.
19 августа 2003
* * * *
ЛИМЕРИКИ СТАРЫЕ И НОВЫЕ
Молодой уроженец Австралии
всей душою возжаждал Амалии.
Он залег в тростники
и добился руки -
молодой крокодил из Австралии.
Вечный Жид, посетивший Одессу,
свято верил в могущество прессы:
- Вот уж тысячу лет
не читаю газет,
потому и не умер от стресса.
Билли Клинтон, оставшись у власти,
сохранит нас от всякой напасти:
враг не сможет пройти,
если вдруг на пути
повстречает пассивные части.
Иудей, в предвкушеньи разлуки,
в чудный Днепр погрузил свои руки.
Тут же вынырнул рак
и сказал ему так:
- Ты ж не грек, прекрати эти штуки.
Крокодил из окрестностей Перта
соблюдает законы "омерты":
нарушителей слова
он журит несурово
и использует в виде десерта.
Крокодил из окрестностей Перта
много раз обращался к экспертам.
И за каждый совет
приглашал на обед,
но, как правило, в виде десерта.
Крокодил из окрестностей Перта
всех натурщиц встречал у мольберта,
отобрав первый сорт,
превращал в натюрморт
и использовал в виде десерта.
Крокодил из окрестностей Перта
встретил даму по имени Берта -
стал перчатками, сумкой
и подушечкой-думкой,
и фруктовым ножом для десерта.
Что сказал птеродактиль Линнею,
повторить я прилюдно не смею -
сокрушался Линней
до скончания дней,
что свернул птеродактилю шею.
Как-то раз лаборанты Линнея
мирового измерили змея
и сказали "Линней,
вероятно, умней,
ну а змей несомненно длиннее."
There was an old lady in Sydney,
who donated the use of her kidney
to the main sewage station -
thanks to noble donation
we are drinking fresh water in Sydney.
