АРХЕОЛОГИЯ ГЛЮКА
Хоть полная горсть миров,
Хоть только один, да свой -
Чтоб с горечью, но хитро:
- А я только там - живой!
Мне дела до ваших звезд
И даже затмений нет -
Я выберу только мост
По имени Internet.
И, в плоть переплавив вязь
Затейливо-лживых слов,
Уйду по нему, смеясь
Над титулом "глюколов".
Кому-то один курган -
Призвание и судьба,
Кому-то - считать рога
У каменных скифских баб,
Кому-то - пустой раскоп
На долгие тридцать лет...
Ничто не помеха, чтоб
Поверить: да, Тьма и Свет,
Да, мог вознестись и пасть
В развалины Барад-Дур,
Но манит иная власть:
Назвать имена культур,
Проникнуть в их суть, тая
Восторг, и сказать, смеясь:
- Я лишь археолог, я -
Случайность, лопата, связь.
За персики и вино,
За реку и горсти звезд
Я отдал бы славу, но
Моя ли она? Я - мост...
24.08.99, по дороге от Юли
* * * *
Однажды ты все же порвешь эту цепкую связь
Меж градом и миром - тем первым и радостным шагом,
И вновь меловым плоскогорьем пройдешь, не дивясь
Зеленым холмам и белесым ветвистым оврагам.
И будут размеренно серые течь облака,
Чтоб слиться с землей - горизонт не покажется гранью.
Не видно реки. Но ты вспомнишь, что рядом река,
И снова по-скифски ее назовешь Потуданью.
И будут курганы в полях, на холме - цитадель,
И только одна золотая, пустая забота:
Забыв даже жизни своей сокровенную цель,
Припомнить, зачем мы тревожили дух Геродота.
17 сентября 1999
* * * *
РАЗГОВОР В ПЛАЦКАРТЕ (АРХЕОЛОГИЯ ГЛЮКА)
- Послушай-ка, странник, я знаю страну,
Где осень почти переходит в весну,
Где долог покой, но и бой на века,
Где земли великая делит река,
Чьи воды теплы и в конце октября...
При устьи ее и на юге - моря,
Чуть выше по карте - травой поросли
Степною поля той прекрасной земли,
А горы и крепость - на севере...
- Да,
Так издревле было, почти что всегда.
Что ж крепость? Как прежде, века и века,
В руинах?
- Увы, не отвечу пока:
Еще не доехала я до Сорок.
- А что на востоке?
- Мятежен Восток,
Кто там обитает - воинственны те,
И гордо стоят на своей правоте.
Мне трудно понять их: ведь вера моя
В иное - в науку, и все-таки я
Готова, похоже, гореть на костре,
Чтоб мир был и дале на быстром Днестре,
Где я ежегодно бесславно тону...
Такую вот, странник, я знаю страну.
*
Мы после молчали, и, кажется, он
Рассказ про себя повторял, будто сон,
А я размышляла, великий ли грех:
Упорно таить от него и от всех -
И будет ли в этом большая беда -
Что я-то с Востоком, причем навсегда.
Связал не союз нас и не колдовство,
Но братство раскопа, что крепче всего.
*
Он, в Киеве выйдя, пошел, говорят,
В довольно нескучный, хоть киевский, сад,
В пути из рассказа теряя слова -
"Сороки" и "Днестр", "Кишинев" и "Москва".
Он их в пересказе сполна возместил:
Там "Гондор" был, "Арнор" и "Эарендил",
И "Рохан". И каждый из тех, что вокруг
Стояли, сказал: "Интереснейший глюк!"
А я, повернувшись к окошку спиной
(Не видеть извечный изгиб Окружной!)
Левей рюкзака, как вблизи алтаря
Склонилась, вновь credo свое говоря -
Одной из новейших языческих вер:
Курган. Слободзея. Андрей. ПМР.
20 октября [1999]
* * * *
Ну вот и снова
Сижу я в луже -
И фигурально, и натурально.
Конечно, плохо. Куда уж хуже?!
Довольно мокро, весьма печально.
Причем, должно быть,
В такую лужу
Не сядет даже последний олух.
Еще бы, плохо. Куда там хуже?!
Но я привыкну. Я - археолог.
Я обживаю
Любые гнезда,
Хотя в округе и нет розетки,
А в это время слетают звезды
К чужим раскопам,
А мне в разведке
Опять попалась не та эпоха -
Опять лишь камни да наша эра.
Науке прибыль, -
А мне-то плохо,
Науке польза - но есть же мера?!
Да, я конечно,
Во власти мифа
И под дурным тяготеньем злата,
Но я желаю найти лишь скифа
И совершенно не виновата,
Что люди грабят,
А трактор сносит,
Что печенегов и бронзы - боле.
А сердце жаждет.
А разум просит.
Но - будь что будет.
Лишь было б Поле.
20 ноября 1999
* * * *
3 ГОДА САХАДЖА-ЙОГИ ПО НОВГОРОДСКИ
Через город, поныне великий,
Вниз по Волхову, мимо Кремля
Плыли розы, бананы, гвоздики -
Все, чем славна чужая земля.
Местных йогов веселая шайка
Их закинула в воды реки.
Что несет вороватая чайка,
Что схватили, смеясь, рыбаки...
Но горел в утешение йогам
Гималайским подобный закат,
Примиряя их с небом и Богом,
Или с миром, что дивным богат.
А над Юрьевым, по-над рекою
Одиноко сияла звезда...
Если б думала я о покое,
Я б нашла его там и тогда.
Что ж, покой был милее веселья,
Он спасеньем казался (почти!), -
Раз уж праздник мой только похмельем
Новгородская вольница чтит.
Я же не отрицаю нимало
Храмы, стены, раскопы, мосты,
Но разгул именин Буцефала
Мне роднее шальной Бересты.
Оттого и шагнула в итоге
В степь, за стены в ненастную мглу...
Видно, зря новгородские йоги
Вознесли моим чакрам хвалу.
1996-1999
Пояснение Странствующего Кадавра: "Именины Буцефала" - День археолога всюду,
кроме Великого Новгорода, где он - "День Бересты"
* * * *
У заката другие есть дети.
Я вошла в эту дверь:
Я быть может вернусь на рассвете
(Гиель)
Мы - дети рассвета, легки и беспечны
И годы неслышной чредою летят.
И кажется - будет наш день бесконечным
Но вслед за рассветом приходит закат...
(Гарет)
Мы дети раскопа, беспутные дети.
Отцовским богатством горды по ночам,
Смиренно приходим к нему на рассвете,
Навстречу отточенно-жестким лучам.
И пыльный раскоп называем проклятым,
И радость удач затмевает жара,
Мы жаждем прощенья, финала, заката,
Чтоб вновь вдохновенно гудеть до утра.
Но если бы не было в мире рассвета,
То вечный симпосий приелся бы нам -
Исчезла бы магия Поля и лета
(А я за нее все на свете отдам).
Но если бы не было этого зноя
Прохладе ночной мы б не знали цены,
Не видя: сквозит в ней, мерцая, ИНОЕ -
Миры, откровения, песни и сны.
19 июня 2000
* * * *
Мы все стоим, сиянием облиты:
Суровые, седые мегалиты.
(Элрун)
Суровые, седые мегалиты,
Что нам года, что - мерный ряд веков?
Тысячелетий знаки - наши плиты
На побережьях всех материков.
Кто водрузил их? Двери кем пробиты?
Кто знаки прочертил - подобья слов?
Истлели кости, имена забыты,
Лишь нас оставил произвол богов.
Рассвета и заката племена
Выходят чередою из тумана,
Различен путь, и только свод кургана
В конце - один, забвенья тьма - одна,
А мы стоим, безвременьем объяты...
Лишь одного боимся мы. Лопаты.
20 июня 2000
* * * *
Пусть в городе слова и темнота,
Не значат, к сожаленью, ни черта...
Но скоро вновь начнется колдовство:
Ночь, лесостепь и Терновая Балка.
Слова? Берите! В рифму? Да не жалко!
(Зане не выражают ничего).
Один из нас шаманит над костром.
Будь прошлый год - и я б назвала имя.
Но год иной - с шаманами иными,
И степь доносит нам не вой, а гром...
Я знаю тайну завтрашнего дня.
Она еще под насыпью сокрыта,
По ней стучат под звездами копыта
Сбежавшего колхозного коня,
Но мы разворошим ее с утра...
Еще слова? Ну нет, мне спать пора.
26 июня 2000
* * * *
МОСКВА-ТИРАСПОЛЬ
Мы несемся вперед и вперед
В полуночном софийском плацкарте,
И беззвездный поет небосвод
О пути, невозможном на карте.
Наш отряд темнокрылый Морфей
Заманил в свой удел ненадолго,
Но досталось мне ложе скорбей -
Боковая и верхняя полка.
Одинокая, чуждая сна,
Затвердившая: "Прошлое - зримо",
Я пытаюсь в квадрате окна
Разглядеть все летящее мимо.
Мне покажется: сотни веков
Не положат предел этой гонке.
Но в просвет между двух облаков
Луч пробьется, зеленый и тонкий.
То полынная злая звезда
Из полей разлинованных глянет -
И застынут в пути поезда,
И планета вращаться устанет.
И поймем мы, что жить бы могли,
Как живут всемогущие боги,
Что нельзя все на свете делить
На дорогу и цель для дороги,
Что ценней всего в мире - сердца,
Даже в самом неброском убранстве,
Что, похоже, не будет конца
Остановке в судьбе и пространстве.
Но сорвется звезда на поля,
Упадет и сгорит за минуту,
И опять поезда и Земля
Возвратятся к привычным маршрутам.
Проводник будет весел и пьян,
Пассажиры с клопами - унылы:
И никто не заметит курган,
На котором звезда опочила.
Июнь 2000
* * * *
АРХЕОЛОГИЯ ГЛЮКА-2. ГЛЮКИ ПО НАУКЕ
Один кричит: - Внемлите, братья!
Подумайте, могу ли врать я?
Славяне это поселенье
Построили, и нет сомненья:
Все, что оставили оне
Для нас, - славянское вполне.
Я вижу точно наяву,
Я словно среди них живу!
Другой перечит: - Боже правый!
Вы совершеннейше неправы!
Все это готское, Mein Gott!
Лишь готы здесь из года в год
То трудно жили, то беспечно.
И никаких славян, конечно.
Я вижу точно наяву,
Я словно среди них живу!
А третий, сидя на кургане,
Ворчит: - Что "готы", что "славяне" -
Словес пустая суетня!
Культура имени меня
Здесь бытовала. Каждый житель
Культуры этой был носитель.
Я вижу точно наяву,
Я словно среди них живу!
Четвертый молвит удивленно:
- Культура? Здесь контактов зона,
И в ней различнейших культур -
Как посреди Москвы скульптур,
Что очевидно. Вы же, братцы,
Лишь не хотите разобраться.
Я вижу точно наяву,
Я словно среди них живу!
Coda
Ну что тут скажешь, право слово?
Есть и в науке глюколовы.
Я это вижу наяву:
Ведь среди них я и живу.
Кто ж думает, что обмануть их
Могу, спросите в Институте!
24 сентября 2000
* * * *
"ТАК ПРОХОДИТ..."
Поле. Пасмурно. Маетно. Третья неделя.
Экспедицию косят дурные виденья.
Только мне - напирает волной от восхода
Этот ужас - свобода.
Опусти, возврати снова имя на кончик
Языка, растолкуй мне, что плен не окончен,
Дай глотнуть безнадежности, пагубы, грусти...
Не проси - не отпустит.
Так сминает, дробит, растворяет в свободе,
Мглой циклона над утлой палаткой - проходит,
Унося непролитые слезы в Эккайю...
И стихи иссякают.
22 ноября 2000
* * * *
ВТОРОЕ ЛЕДНИКОВОЕ
Пусть прав ты: в строку упадает любая беда
Тяжелым зерном, и щедрее удач плодоносит.
Но там, на черте, где любые труды - в никуда,
Померкло светило, осыпался каперс - кто спросит?
Усильем себя усадив за любые труды,
А то и в сугроб (чтоб душа трепыхаться устала), -
Начнешь ли исследовать номенклатуру беды?
А после, как минет - шагнешь ли назад с пьедестала?
Напрасно названья страстей собираешь из книг -
Не этой водою в минуту отчаянной жажды
Душа не погибнет. Маэстро, впустите ледник!
Мы с ним побратимы: мы таяли вместе однажды.
3 января 2001
* * * *
Помаши лопатой на отвале,
Да почисть раскоп от сорняков -
И любые беды и печали
Улетят, как стая мотыльков.
Пусть с утра в душе твоей заботы,
От проблем трещит пусть голова -
После четырех часов работы
Все на свете станет трын-трава!
И тому, кто скажет об обеде,
Будешь рад, как брату иль сестре.
Есть еще в душе обиды? Эти
Утопи немедленно в Днестре.
Не спеша на берег топкий выйди,
Окунись, про все забыв, плыви...
Жаль об этом не слыхал Овидий
И не внес в "Лекарство от любви".
14 февраля 2001
(Для справки - это древнеримский тов. Овидий написал сначала поэму "Наука любви"
- о
том, как найти себе пару, а потом - "Лекарство от любви"
- о том как избавляться от
последствий оной науки.
А потом ему оставалось писать только "Скорбные элегии..."
* * * *
Тоска ожиданья до самого мая,
А впрочем, куда там - теперь до июля.
А мне говорят: "Вы еще не свернули?
Да будет вам вечная бедность расплатой!
Ну, бросьте лопату!" - Не брошу лопату.
Какие сказанья поведают это? -
О черных неделях дождливого лета,
Как грозы идут, не кончаясь, кругами,
И даже начальник нас числит врагами....
- А где же романтика? - Где-то... когда-то...
- Так бросьте лопату! - Не брошу лопату.
Промокла тетрадь и расплылись чернила,
Потоп в рюкзаке - до чего ж это мило!
Как нас планомерно сживают со света!
Но мы доживем и до нового лета,
Упорно молясь на заветную дату...
- Да бросьте...
- Вот в вас я и брошу лопату!
21 февраля 2001
* * * *
Наступает отлив, отступают столетья назад,
Обнажая песок и безжизненно-влажную глину.
А на ней акинак (потерял его пьяный сармат)
И синопская амфора солнцу подставила спину.
О подобных вещах несомненно напишут отчет,
Позабыв о химере, которую только и ищут.
Но увидит любой, если ночью к раскопу придет,
Как восходит к созвездьям, пульсируя, дух городища.
Март 2001
* * * *
В.Д. Берестову
Апрель. Предчувствие сезона -
Еще невнятное, как сон.
Кто виноват - процент озона
Или капелей унисон?
Не то от половодья света,
Не то от запаха земли
Приходит терпкий привкус лета,
И собираться в путь велит,
Ворчит: "Почти что опоздали..." -
И это посреди весны!...
Уже апрель. Шальные дали
Из окон кафедры видны.
1 декабря 2001
* * * *
САРМАТСКИЙ ВЕТЕР
...не мужчины они и не жены они,
ветры они, бродящие в саду...
(Ассирийское заклинание)
Фракийская горечь - твоя, Дионис, -
Примешана к водам Днестра,
И скифской стрелы пролетающей свист
Послышаться может с утра.
Но ветер, шагающий, как человек,
По полю, сминая траву,
Судьбой не фракиец, не скиф и не грек -
Сарматским его назову.
...Жестокое время, жестокий народ,
Приблизивший скифов закат,
Историей, степью вы мчались вперед,
Не разу не глянув назад...
И где ж они? Где же теперь племена,
Чьи кони, как стрелы, легки?
Чужие курганы, чужая страна,
Потомки - и те чужаки.
Лишь ветер, за веком пронзающий век,
За садом тревожащий сад,
Отчаян, жесток, как последний набег
Забывших надежду сармат.
* * * *
Когда, как инопланетяне,
Что видят в первый раз траву,
Или же этеокритяне,
Перенесенные в Москву,
Или грифон львиноголовый
Среди Афин на поводке
(Всея Эллады острословы
Творят сравненья вдалеке),
Как тот, не проклятый покуда,
Филэллин, раб своей мечты,
Сраженный высотою чуда
И не постигший высоты, -
Когда я встану у кургана,
Я припаду к тебе, земля,
Я стану каплею тумана,
Что упадет, покрыв поля,
И от Дуная до Китая,
Творя и руша судьбы стран,
Пребудет только Степь святая,
Обетованный океан.
* * * *
ГНЕЗДОВО-СЛОБОДЗЕЯ. НАВАЖДЕНИЕ
Дальний берег, дымка мглистая,
Диск оплавленной Луны...
Не хватает только выстрелов
С той, молдавской, стороны.
Да проносятся, непрошены, -
Пыль сухая по лицу -
Станцией полузаброшенной
Электрички по Кольцу.
* * * *
От нравов столицы капризной
Хоть на три недели сбежим
На грани степи править тризны
По предкам своим и чужим -
Варягам былины и были,
Что древле сквозь пламя костров
В ладьях погребальных уплыли
За грани привычных миров.
И, зависть скрывая, славяне
На пламя из-под руки
Смотрели: их ждали в кургане
Лишь урны простой черепки.
...И пусть отшумели те тризны,
И минуло десять веков,
И каждый росток норманизма
Усердно громит Рыбаков,
Доныне спокойно норманны
Уснуть не дают кривичам,
И портят славяне курганы,
И лезут в раскоп по ночам.
* * * *
ДЕНЬ АРХЕОЛОГА
Улетай, моя печаль, на четыре стороны -
Темны в небе облака, но душа светла.
В пляске кружится судьба, а над нею - вороны,
А над площадью поют ей колокола.
Мне под праздничный их звон мнится что-то дикое -
Над брусчаткою не зря кружит воронье.
Что-то деется со мной: может быть, великое,
Роковое, может быть, но зато - моё.
Археолог, выпивай, поминай Блаженного!
Ты ведь тоже, говорят, не в своем уме:
Разве здраво заставлять вспоминать Вселенную
То, что думала она схоронить во тьме?
Улетай, моя печаль, на четыре стороны,
Уходи, моя тоска, в этот день к другим!
В пляске кружится судьба, а над нею - вороны,
А вокруг - стена, собор, Мавзолей да ГИМ.
* * * *
Пусть земля под дождями остынет
К сентябрю, но душа до весны
Протоскует по Гетской Пустыне
Под взыскующим небом родным,
Под домашним затверженным кровом,
Между шпилем и гладью Москвы...
Чтоб отплыть - уж совсем бестолково -
В направлении первой травы, -
И не веря себе ни на йоту,
По грязи, по воде, по песку,
Каждый миг приближаться к полету,
Забывая дурную тоску -
И лететь, разбиваясь со звоном
О стихию лучей и ветров,
Что раскинется новым сезоном -
До дождей, до надзвездных миров.
* * * *
Слишком теплая ночь,
Слишком низки деревья и звезды,
А гитара поет
О нелегкой судьбе казака.
Умоляю, отсрочь
Этот сон - скоро может быть поздно,
Если весь небосвод
Скоро скроют собой облака.
Я ни в чем не винюсь
Пред курганом и перед тобою:
Только в мыслях моих
Раскопать я дерзнула его.
Только пусть я приснюсь
Не тебе (я желанья не скрою),
А тому из двоих,
Для кого это горше всего.
Слишком теплая ночь,
И в тревоге душа несвятая,
Но ворота крепки,
И запоры на них не плохи,
И мне может помочь
Только он, Анахарсис, я знаю,
В водах Герра-реки
Смыть гнетущие сердце грехи.
* * * *
ЗОЛОТАЯ ЛАТЫНЬ
В воспоминание
Ах, чудо древней кафедры, Арчил,
Твои уроки помню и поныне.
И все-таки - не ты меня учил
Непоправимо золотой латыни.
За строгость форм, горчащую на вкус,
Корней знакомых эхо ледяное,
За тот последний год, тот первый курс
Я снова имя чествую иное.
И после, позже (поздно!) - горечь та ж:
Клянясь: "Мне нужно! Я же - археолог!"
На вавилонский восхожу этаж.
...Но в зимнем небе - радуги осколок,
Цветок разбит на снег и алый цвет,
Да серые надгробия - на белом.
И мне б утешить спутницу, но вслед
Лишь с завистью цежу: "А ты - успела..."
Как будто мир от горя не устал
И снова убеждает бесполезно,
Что золото - нерадостный металл,
Латынь мертва, под каждым шагом - бездна.
Глупейшая душа моя, остынь,
Смирись хоть перед этим, пятым летом!
А с неба - звезды... золото... латынь...
Но что желать? И нужно ли об этом?
* * * *
Лето и Поле -
Много и мало.
Мне этой воли
Так не хватало,
Этого звука,
Этого света:
Все-таки мука -
Выждать до лета.
Три равнодушных
Времени года,
Мокрых и скучных,
Любит природа.
Ну а четвертым -
Пылью и жаром -
Нашим когортам
Платит недаром:
Щедрая плата,
Лестная доля -
Нож да лопата,
Лето и Поле.
* * * *
КУРГАНЧИК
Их не было. В мире висела мгла,
От коей ничто не спасет.
Лишь вечером я на курган ушла
От сонма земных забот.
Ужели не знала я до сих пор,
Как близок ко мне покой?
Все горести ветер мгновенно стер
Бесплотной своей рукой.
Дорога, огни, тополей ряды,
Молдовы холмы вдали
При свете заката и той звезды,
Чье имя - сестра Земли...
Но знаю, что в следующем году
Не дрогнет моя рука,
Когда раскопать я его приду,
Заставив ожить века.
