Здесь нет категории «быть». Здесь можно – длиться.
И я – длюсь, продолжаюсь. Что-то странное, неровное, почти бесформенное – я не могу описать, я только знаю, что это не похоже на камни, которые – со всех сторон. Со всех сторон – камень.
Тело, со всех сторон, окруженное камнем… Наверное, я – не камень. А камень бывает другой. Я знаю это, я… видел?
Две… возвышаются… башни, они уходят вверх, по сторонам… прохода, во-ро-та…
Я видел их.
Я… вижу?…
Здесь невозможно видеть, здесь… не видят, здесь то, что не дает возможности видеть (Тьма? Так?…), но я… да, вижу.
Это…
…видение, память, но – это было, было со мной, тоже – сумерки, почти нет цвета (не так как здесь, по-другому), и я видел их, приближался, стоял перед, еще не вошел, я – видел их, потому что кроме темноты (но не тьмы), их темных силуэтов, было то, что давало увидеть их, то что не было этому темному силуэту и его темноте равно…
Поверхность. Другая. Светлая. Свет. Я – помню.
Он есть – там, где все есть, он – дает видеть все, что есть, и… еще дает – жить, потому что видеть – почти то же, что дышать, я не вижу здесь, но еще дышу, и – я только длюсь, меня уж нет, но я длюсь…
Нет. Но я буду.
Потому что, вот, вот же… Как это? (Еще раз). Ворота…
Да. Так.
…Я теперь вижу эти ворота по-другому, между ними нет темноты входа и самой горы, между ними, то, чем держится мир – Свет.
И я войду в них, и – снова буду быть, и видеть буду, и даже дышать смогу по-настоящему, а не так, как здесь – между камнями, дыхание – и то камнем придавлено…
Что это?
Что это?
Да… что же?!
Снова – помеха, звук, снова – срывается, то, что вижу, что понимаю и помню, неужели снова – всего лишь капля упала?
Нет, капля, ее звук не может столько длится, да он и не длится, он – есть, или – он дыхание, или – свет?… Я не знаю я, может быть, возможно, уйду в него….
И песней пали камни крепости, лиходейские твари разбежались, а множество пленников вышло наружу…
Некоторые вышли, а кого-то пришлось выносить, а потом еще долго возиться. Вытаскивать – сначала – из руин, а потом – к жизни.
Один, то ли светловолосый, то ли седой - не понять, в неузнаваемого цвета лохмотьях, истощенный до безумной крайности, даже не пытавшийся выползти из своей крохотной камеры-пещерки, обнаженной обвалом (его принесли двое Синдар – из тех, кто держался на ногах более-менее уверенно) вдруг, неожидаемо резким от него движением ухватился за прядь волос Лютиен и, держа ее перед глазами, повторял скрипучим полушепотом: «Свет, это – свет…»
Она, еще за секунду до этого с ужасом осознавая, что не может сообразить, чем же ему должно помочь в первую очередь (да еще – сколько такой первой очереди вокруг, и хорошо бы – успеть, не дать уйти тем, кто может еще - остаться), может быть, потому с таким вниманием вслушалась в слова, услышав – ответила именно тому, что услышала, с каким-то почти детским (или – материнским все-таки?) удивлением:
- Они черные…
Но бледная рука все так же сжимала прядь, и все тот же полушепот повторял: «Свет…»
..Может ли от долгой темноты измениться, «опрокинуться» зрение? Можно ли видеть светлое – темным? Не так важно. ОН видит, ему не нужно прикрывать рукой глаза от света, тогда…
Ясный, звонкий голос:
- Воды сюда! Немного, но скорее!
…А там видим, что будет легче – напоить или хоть лицо отмыть для начала…
А вода бежала, пенясь, по камням, а на берегу протаивал снег, и по какой-то совершенно нелогичной закономерности расходились тучи и теплел ветер над небольшой частью Белерианда, где бродили по руинам бывшей крепости эльфы и немногие люди, живые, оживающие и еще не понявшие своего места в мире, и один из них перебирался с камня на камень, чтобы подобраться к воде, одновременно сооружая из кожаной рубахи подобие бурдюка…
-Это, это… - Он словно потерял слово, которое только что говорил, и закончил совсем другим, - Не уходи.
- Не уйду. А ты… ты тоже не уходи тогда, слышишь? И ты тоже – свет, слышишь, даже если забудешь потом меня, помни это…
Но тут принесли воду и стало вовсе не до философских объяснений.
Он выжил.
Но это совсем другая история.