 |
авторизованный перевод с английского -Вардвендэ |
            |
«Перевод – как женщина: если верна, то некрасива, коли красива, то неверна…»
Пленник Судьбы
Холодный ветер особенно чувствуется в темноте. Все тело мое давно оцепенело… все, кроме правой руки, поскольку запястье никогда не прекращает гореть. Там, где напряженный металл сковывает меня, вгрызается в плоть, в сухожилия руки; там, где неестественно вывернуто плечо, напрягшееся под весом странно чуждого тела, гнездится неустанная, пульсирующая боль… |
Не то, чтобы Враг фактически разрешил мне умирать от жажды или голода… в этом отношении каждый из нашего рода в достаточной степени стоек, однако и hroar имеют свои пределы. Посему Враг осторожен, наблюдает, следит: не случилось бы чему превысить обозначенные рубежи. Он даже посещает меня периодически – наблюдать, как ломается вялое сопротивление, когда в меня заталкивают воду или кашу. Он смеется над очевидной болью, ибо находит большое удовлетворение в страдании других. Мертвым я бы не был источником удовольствия, поэтому меня должны хранить, заставлять осознавать происходящее… Я буду висеть здесь в течение длинного срока, будучи игрушкой, развлечением… Ему невдомек, что наказанием я полагаю лишь кровь на своих руках...
Самой свежей, без сомнения, является кровь моего случайного эскорта. Они доверяли мне, они были мне друзьями, я же привел их в засаду. О, я был более чем осторожен к предложению Черного Противника встретиться ради возвращения Камней: я привел, в ожидании подвоха, достаточно больший отряд. Но они все равно оказались многочисленнее, и я видел своих друзей, забитых грязными существами Врага, своих друзей, жертвующих жизни в бесполезной попытке защитить меня. Лишь я виноват в их смерти! Я, не внявший советам и опасениям братьев, я был ослеплен и не желал упускать представившейся возможности – возможности вернуть Сильмарили с помощью небольшого – или даже никакого – кровопролития и освободить нас от Клятвы.
Клятва… Мои братья и я клялись, не думая, ослепляемые горем от жестокого убийства нашего деда, гибели Древ, воровства Камней и безудержного гнева на Валар – ибо кого еще могли бы мы в тот час признать ответственными за трагедии, в одночасье обрушившиеся на Аман? Они – Валар – были теми, кто выпустили Мелькора из узилища Мандоса; теми, кто освободили его для новых преступных намерений. И они же – в тот проклятый час – остались безучастными к нашим страданиям, дозволив ему убегать беспрепятственно к восточным землям, но пытаясь воспрепятствовать нам в преследовании. Это теперь, по прошествии времени, превращающего траур, агонию и ослепление в более мягкую боль, я могу видеть, что в своей скорби мы судили обо всем слишком резко. Валар были, несомненно, столь же потрясены внезапной катастрофой и нуждались во времени, чтобы решить дальнейшее. Однако отец мой, когда-то просто порывистый и резкий, за долгие годы разучился доверять остальным, исключая разве что самих близких родичей. Потому в момент смерти Короля он также оказался убит: горем, отчаяньем, гневом. Я уверен, что он считал именно себя ответственным за смерть Финвэ, полагая, что если бы отказался от приглашения Валар на праздник и остался в Форменосе, то был бы способен защитить своего отца от Мелькора. И ему же, от природы нетерпеливому и нетерпимому, пришлось выслушать возражения Валар против похода. Ярость, до того скрываемая, гнев на удерживающих и боль утрат с лихвой выплеснулись, воплотившись в Клятву. А мы, его сыновья, немедленно ступили дальше и поклялись в порыве солидарности едва ли не о большем… да что с того! В тот момент, если оказалось б возможным, каждый из нас пошел бы на что угодно – только чтобы ослабить нескончаемую муку в глазах отца. И мы безоговорочно признали его лидерство и оставили Аман ради возвращения похищенных камней и достижения мести.
Ни один из нас не ожидал того, что последовало. Как могли мы? Прежде не происходило ничего даже отдаленно похожего на то, хотя ныне, оглядываясь в прошлые дни, в ссорах моего отца и его единокровного брата Нолофинвэ угадывались зловещее очертания грядущего. Общеизвестно, что отец отличался излишне скорым и резким характером, однако ни я, ни любой из моих братьев не предполагал, что отец может серьезно и сознательно причинить кому-либо вред. В возникшей ссоре с Олвэ я был лишь расстроен отказом возможных соратников, коими мы видели Тэлери, в помощи… я был расстроен, но не встревожен. Вид же отца, внезапно выхватившего меч, и последующее убийство короля Альквалондэ ошеломили меня, но я уже действовал молниеносно и инстинктивно, так, как и любой иной Нолдо, когда Тэлери помчались вперед, дабы мстить за их короля и защищать их суда. Не мог же я стоять беспомощно и наблюдать, как будет убит мой отец! Так что скоро я узрел и свой меч, обагренный невинной кровью. Я неопределенно помнил чужую гибель, в которую как в одеяние был облечен Мандос; и, подавленный, слишком занят был непосредственными событиями, чтобы ясно прочувствовать ужасное произнесенное. Что еще? Я не мог позволить моему отцу умереть, ибо Тэлери в гневе, бесспорно, убили бы его. А потому в нашей попытке принудить убийцу и вора к правосудию, мы, Нолдор, стали убийцами и ворами самостоятельно.
Кошмар стал еще худшим после того, как мы прибыли в восточные земли и втащили на берег украденные суда. Я стремился быстрее доставить сюда оставленных в Арамане, чтобы те могли присоединиться к нам, в особенности же – Финдэкано, который дорог мне с давних пор, потому когда отец приказал сжечь суда, я – впервые – возразил его решениям. Он даже не дослушал, вызвав кого-то и наскоро отдав приказ. Наши сородичи оказались брошенными как бесполезный багаж в бесплодном Арамане, и что я мог противопоставить пожираемым пламенем белым кораблям? Острое чувство вины? Осмысление нового предательства?.. Едва корабли занялись, отец расхохотался, зная, что успешно провел своего теперь-возненавидящего-всех братца Нолофинвэ, которому осталось теперь разве что отползти, оскорбленному, назад в Тирион и навеки остаться для сородичей отмеченным Резней. Я же, отворачиваясь ото всех, не мог сдержать слез, видя, как отец все вернее скатывается ко злу. Но ныне… ныне я благодарен, что суда были уничтожены. По крайней мере, мне известно, что Финдэкано – в Амане, в безопасности, где он может просить Валар о прощении и жить в мире. Отправляя Нолофинвэ и семейство Ингалаурэ назад, в Аман, отец невольно уберег их от страшной участи навсегда погрязть в сем бесполезном, обреченном конфликте…
Как один из обреченных, я теперь ясно вижу, что это такое: мы прибыли сюда как побеждающие воины, намеревавшиеся вдребезги разнести силы Моргота, которых мы и так наголову разбили в первом жестоком сражении. Но какой жуткой ценой была оплачена та победа! Отец, охваченный неистовством, игнорирующий наши крики предупреждения, преследовал силы врага неуклонно, напряжение боя гнало его впереди всех отрядов и с головой увлекло его в западню. Когда мои братья и я догнали его, было слишком поздно – полученные раны оказались смертельны. Я же видел отчаяние в глубине его глаз и мучительное осознание, что никогда более не узрит он виновника наших бед, коего все теперь звали Черным Врагом; потому мы все, нестройным хором, повторили перед ним Клятву. Снова. Теми же словами, что и в тот раз, принеся его душе подобие мира прежде, чем fea отлетела а Чертоги Мандоса. Да какое это имело значение для остальных?! Для нас же очевидным остался лишь покой, дарованный отцу этими словами. И никто из нас не сожалел относительно произносимого.
…Так, оплакав и отца, и деда, мы оказались связанны неразрывной клятвой бесконечно бороться с Врагом. Но после внимательного изучения укреплений его ужасной крепости, у нас не осталось ни малейшей надежды относительно победы. Сколько раз мы ссорились, споря до хрипоты, о выборе того или иного плана действий, и для чего? Для того, чтобы потом, едва сдерживая облегчение, принять предложение Врага? Устав сердцем, я с легкостью поверил в возможное скорое освобождение от Клятвы – и теперь здесь я вишу. Я заслуживаю висеть. Я только надеюсь, что у Мандоса останется хоть немного жалости к моим братьям. Если было бы возможным позволить этой боли служить выкупом за судьбы остальных родичей, я переносил бы это с удовлетворением. Надеюсь, все случившееся со мной сполна оплатит содеянное и хоть немного смягчит гнев Валар. Что до остальных… пусть дозволят им просто вернуться домой…
Небо кажется странно близким. За клубами дыма угадывается яркий новый свет… теплеет… Недалек час, когда здесь будет снова слишком жарко для живых, но это лучше. Я устал от долгого холода, а так, по крайней мере, в моих мучениях есть хоть какое-то разнообразие. Пронизывающий ветер все еще силен, свист его принимает самые извращенные формы… однако, в течение одного краткого момента, я мог бы поклясться, что в нем звучало чье-то пение… Голос?..
Ффухх…
Я знаю, как назвать данное произведение:
«конфетка из ничего» или связный текст из редкостной графомани.
Как литератор, я заслуживаю отдельной плюшки,
как переводчик – немедленного (и жестокого) убийства на месте.
(на сем примечание (отзыв) переводчика о переведенном завершено)
26 ноября 2002 года.
