"Педестал для героя?" Warning: Спорная заметка!
-на толкиновские и фэндомские темы -лекции, прочитанные в Деканате Тол-Эрессейского Университета ("декабристские мотивы") -из старой публицистики	Кто сказал, что унижает жалость, Все это придумано для тех, Кто жесток, чтоб им не показалось, Будто жалость - самый страшный грех. Там, где жалость, - там и состраданье, Тех благодарю, кто в горький час Руки протянув сквозь расстоянье, Понял и оплакивает нас. Лишь на них мы можем опереться, И глядеть в глаза своей судьбе, Ты велик! - но содрогнется сердце, От прекрасной жалости к тебе... (Марина Вирта) Приснилась мне тут страшная картинка : поединок Финголфина и Мелькора - у Финголфина из-под шлема торчали длинные-предлинные роскошные волосы. "Интересно, - подумала я во сне, - для чего бы воину под шлемом носить такую экзотичную прическу? Чтобы удобнее было хватать за волосы во время рукопашной, что ли?" - и проснулась. Между тем именно так изображен поединок на рисунке Тэда Несмита - кстати, едва ли не единственного хорошего иллюстратора к Толкиену. Длинные волосы под шлемом повергают меня в глубокое смущение: не удобнее ли было бы их остричь? Под горшочек, например? Или, на худой конец, под каре? Ах, длинные волосы - это так красиво , - утверждают в один голос местные фэндомские эльфы, - "и так неудобно", - замечаю я в скобках. Впрочем, о чем тут говорить, когда даже у совершенно реалистичного, едва ли не чернушного Сапковского Геральт машет мечом, имея на голове все тот же шедевр парикмахерского искусства - длинные белые волосы.

С длинных волос у сражающихся эльфов начались мои не вполне лицеприятные размышления о принятых в некоторой части фэндома трактовке толкиеновских персонажей - ряд явлений меня настораживает. Массовое сознание (а фэндом это, как ни крути, в значительной степени массовое сознание) провоцирует свои мифы.

Что мы имеем? С одной стороны, чрезмерную героизацию, выраженную через утрированную эпичность, - с другой, - полное отрицание эмоциональности и чувствительности в описании событий и действующих лиц. Толкиен это эпос, а эпос предполагает определенную плоскостность изображения, отсутствие проработанных психологических мотивировок. Но если мы говорим о творчестве по мотивам Толкиена (творчеством здесь может выступать и прозаический апокриф, и стихотворение или песня, и рисунки на тему, и критическая статья), - то нужно ли обязательно придерживаться той же степени эпичности, и какой вообще смысл в подобном дописывании и переписывании, если не в попытке проникнуться духом того мира? Следует все же договориться о том, будем ли мы воспринимать персонажей "Сильма" как героев некоего абстрактного эпоса или все же как реально живших людей/эльфов/майяр/валар? И если второе, - то не лучше ли признать, что на войне волосы стригут, и эта маленькая и столь возмущающая многих новоявленных романтиков подробность никак не принижает ТТХ Финголфина во время поединка.

Эпический герой должен быть вооружен, возвышен и прекрасен - от головы до зубов и, пардон, ниже.

Эпическому герою не позволительны человеческие слабости. Герой должен стоять как скала в любых обстоятельствах, сияя блеском доспехов и ослепительной голливудской улыбкой. Герой, который позволяет себе сомнения или колебания, не дай бог страх или усталость, - не герой вовсе. Или его подло оклеветали враги империализма.

Первый враг империализма у нас, конечно же, Ниенна. Вот некая (некий?) Ринон пишет критическую статью на вторую редакцию ЧКА. Что же ее возмущает , помимо не соответствующей Толкиену метафизики и нехороших валар? Оказывается, вот что: почему это Лютиэнь стоит перед троном в Ангбанде в платье с истрепанным подолом и "трогательно-неумело" поставленными заплатками ? А почему бы, собственно говоря, и нет? Ах, Ниенна изображает Лютиэнь инфантильной (там же, чуть позже, когда Берен и Лютиэнь оказываются в лесах уже после того, как милый песик Кархарот откусил Берену правую конечность, Лютиэнь произносит также почему-то возмущающую всех фразу - "Берен, я есть хочу" ), - но существует разница между инфантилизмом и той юностью, воплощением которой и является Лютиэнь. Лютиэнь перед троном Мелькора - безгранична слаба, и в то же время безгранична сильна, потому что ее вот эта вот чуть наивная юность, почти детскость отнюдь не исключает силы духа. Пусть объяснят мне строгие критики - что унизительного, что оскорбительного для Лютиэнь и ее любви в заплатке на платье? В чем, по их мнению, должна быть одета прекрасная эльфийская дева - не иначе, как в бальном платье (лучше всего белом)? А к тому же, видимо, еще и сверкающем доспехе поверх. Вот тогда оно было бы то, что надо. Главное - сделайте нам красиво! А заплатка, да еще и неумело поставленная - это "фе", это нехорошо... - ну, я полагаю, что Лютиэнь шить таки умела но вряд ли она там, в лесах сильно в то горячее время задумывалась над тем, как бы ей покрасивее заплатку поставить, да так, чтобы наших новоявленных фэндомских критиков своим непрезентабельным внешним видом не оскорбить. (А вообще моя личная глубокая имха, что Лютиэнь и вовсе в штанах бежала из дома. Потому как - в штанах шастать по лесу гораааздо удобнее).

И, конечно же, Лютиэнь не может хотеть кушать. Герои - они вообще такие: не едят, не пьют, не писают и никаких прочих естественных надобностей не справляют. А насчет обвинений в том, что почему это эльф не может добыть себе еды в родных лесах? - Так ведь элементарно, Ватсон: устали они, УСТАЛИ. Измучены, растеряны, потрясены происшедшим (ведь не где-нибудь, а в Ангбанде побывали, и не что-нибудь, а сильмарилл из короны вытащили, а тут еще и Кархарот подоспел), не знают, что им делать дальше. А их, понимаешь ли, обухом по голове - что за эпические герои такие, которые есть хотят? А ну-ка быстренько, Лютиэнь, марш-бросок по лесу за добычей и нечего тут сидеть и хныкать. А коли, опять-таки хнычешь, - так то все происки злобной Ниенны, оклеветавшей прекрасную светлую героиню.

Героям Лэйтиан вообще не везет. На многочисленных рисунках изображена Лютиэнь, бегущая из дома в Дориате: мало того, что домик такой, что похож на скворечник на дереве (плоховато у художника, видимо, с перспективой), - так она еще и босиком, да прямо по снегу, по снегу! А на другом рисунке Лютиэнь едет верхом на Хуане (плюшевая такая собачка, похожа на большую импортную мягкую игрушку из магазина "Детский мир" - примерно полторы тысячи рублей такое чудо стоит), и, опять-таки, - о диво дивное! - босиком среди зимы. Неужели эпические герои вообще никаких башмаков не носили? (пресловутые штаны Арагорна вспоминаются).

Не везет и Берену. Как, вы думаете, выглядел Берен, когда добрался наконец из разоренного Дортониона через Нан-Дунгортеб в Дориат? Я вот смутно предполагаю, что выглядел он именно так, как и положено в таких случаях, - иначе говоря, был дик, черен, грязен и оборван. И бородой, надо полагать, зарос - потому как вроде бы у Толкиена только у эльфов бороды не росли (и то вопрос спорный), а у беорингов - росли себе за милую душу. Да, так вот когда я собирала ответы разных корреспондентов по сюжету Лэйтиан, то собственно Ниенна как раз и писала вполне логично в своих ответах о том, что видок у Берена по приходе его в Дориат был... хм, не вполне презентабельный. Как вы думаете, что ей ответила одна очень ортодоксальная корреспондентка (имен в данном случае называть не хочу, но, что характерно, - взрослая женщина, а не юная девушка)? "Вы полагаете, что проведя несколько месяцев в безопасном месте, каковым являлись земли Дориата, Берен продолжал оставаться в том же грязном и жалком виде, в каком явился туда после перехода через Нан Дунгортеб? Мы полагаем, что он был слишком хорошо воспитан для этого. Уж помыться, побриться и привести в порядок одежду он явно удосужился". Я вот прочитала эту гневную тираду и всерьез задумалась о двух вещах. Первое, - где же Берен в лесах Дориата взял бритву? Правда, говорят, что мужчины иногда мечом бреются или там кинжальчиком, - но вряд ли мечом можно побриться столь же гладко и красиво, как и фирменной бритвой "Жиллет", так что еще вопрос стал ли бы бритый Берен после подобной зверской процедуры намного красивее? Ну, а во-вторых, опять же, я откровенно не понимаю, почему наличие бороды унижает Берена? Вон, Кирдана почему-то не унижает, - так вроде бы и Берену, повторяюсь, с бородой ходить по лесам Дориата не грех (вспомним, кстати, из-за чего происходит ссора Турина с Саэросом). Или это опять такой стереотип рррромантический - влюбленный положительный герой должен быть гладко выбрит до синевы (а борода полагается по штату только почтенным старцам)? А почистить зубы и ботинки (если у него, опять же, были ботинки), интересно, Берен тоже успел?

А вот другой девушке-корреспондентке (это уже не в связи с Ниенной) представляется Берен в виде эдакого Сэра Рыцаря Гавейна, с длинным мечом, разящего врагов направо и налево с завидной легкостью под шумок. И не приходит ей, по-видимому, в голову то, что война для Берена - отнюдь не радость и не призвание, а горестная и страшная необходимость, что заслуга Берена не в том, что он героически сражался с врагами, - сколько в том, что пройдя через ад, сумел сохранить в сохранности чистоту своей души, - и именно это видит Лютиэнь, ЭТО в первую очередь, - а не длинный меч или небритую бороду. Но, чтобы осознать возможность такой трактовки , надо опять-таки отрешиться от эпических штампов и ступить на скользкую почву поиска психологических объяснений.

Бедный Финрод! Уж ему-то как не везет - "каждый норовит распустить сопли вокруг Финрода" (это тоже цитата из уважаемого неназываемого критика) . А я вот думаю - всегда ли это так плохо, распустить сопли ? Стыдно ли, унизительно ли - оплакать судьбу эпического героя? Почему-то в первую очередь от Финрода и Финголфина ожидаются чудеса стойкости - всегда и везде, в любых обстоятельствах Тут уж достается не только Ниенне с Иллет, но даже совершенно белой и пушистой Лоре Бочаровой. Я нежно люблю песни Оруженосцев - Лоркино "Не на золоте полей..." и Иллетовскую "Ты славить его не проси меня...", - и в первый момент я даже не смогла понять, что же именно возмущает строгих критиков? Оказывается, - "вот почему это авторы песен считают, что только они говорят правду, а все остальные лгут"? "Да мишурных сказаний ничтожная лесть", "не узнать тебя боюсь я, о мой король", - так что же из этого? То, что авторам этих песен хочется видеть в Финроде/Финголфине обычного живого.. ой, простите, чуть не написала человека, - пардон, живого эльфа, - с честью исполнившего свой долг до конца, - а не эпического героя, обросшего мишурными сказаниями, так что и не узнать потом? Так это нормальная НРАВСТВЕННАЯ человеческая реакция. (Вспомнилось к слову: "За то, что музыке не лгал, / Не прятал камень за щекою, - / Не сделай, Господи, героем, / Зажав по пояс в пьедестал" (А.Мирзаян) - и, перекличкой, Окуджавское: " Но все-таки жаль,/ что порой над победами нашими/ встают пьедесталы, которые выше побед "). Лично мне, точно так же как и Лоре, не хочется видеть Финрода или кого-либо еще на пьедестале - пьедесталы презназначены не для этого.

Я не хочу видеть на пьедестале Элендила. Ниенновский "Элостирион" - песня, исполненная удивительной светлой и высокой печали. Но и здесь - все та же искусственная героизация. А почему бы это, - вопрошает строгий критик, - Элендил уходит в Мордор умирать, вместо того, чтобы героически сражаться с врагом до победного конца?

И месть не вернет нам потерянный дом,
И холодную кровь не согреет вино...
Но трубы зовут на битву с Врагом
В ту землю, где мне умереть суждено.

Воистину, смерть - это дар богов:
Удел воителей - гибнуть в боях.
И станет чайкой душа моя -
Печальной птицей морских берегов.

Ну, что тут скажешь, что можно возразить суровому ригористу? Что на войне - вот странность - действительно часто умирают? И что у Элендила в тот момент вряд ли радостное настроение - после чудовищной трагической гибели Нуменора (наверное, и родственники, и друзья на дне морском остались)? Что он, - элементарно, - устал, растерян, что стыд - опять-таки естественный нравственный стыд выжившего - и скорбь после происшедшего, наверное, борются в его душе с тяжким бременем ответственности? Плачущий Элендил не вписывается в канонический эпический образ. Боль и вина, усталость и сомнение не присущи положительному герою.

Где, чем, как унижен Финрод в последней главе "ЧКА" - там, где он, воскресший, вместе с Амариэ предстает перед торжествующим победу Валинором? Любому критику, кричащему о трусости и унижении Финрода в этой сцене, - следовало бы на секундочку попытаться представить себя на его месте. Считать ли трусостью то, что герой, исполнивший до конца свой долг, прошедший через тяжелейшие испытания, через нелегкий выбор, - не в состоянии испытывать радость (во всяком случае не в состоянии в течение длительного времени) в безмятежном Валиноре? Тождественны ли - унижение и - усталость и желание покоя? Стыдно ли - усомниться в том, что все сделал как надо? Какой мерою измерить - тревогу за оставшихся там, за недоступной теперь гранью? Грех ли для несгибаемого героя эпоса - жалость к поверженному врагу?

И если вы отвечаете на эти вопросы "да" - то не стоит ли вам всерьез задуматься о том, как вы вообще себе представляете героизм?

Мне искренне жалко людей, которых унижает заплатка на платье у Лютиэнь и неэстетичная борода у Берена. Мне искренне жаль людей, которым везде и всюду мерещатся рыцари без страха и упрека. Кого считать героем - того, кто не испытывает страха или, - того, кто способен свой страх преодолеть? Кто заслуживает большего уважения: тот, кто никогда не падает, или тот, кто, упав, найдет в себе силы подняться?

О врагах и вообще об отрицательных персонажах, кстати говоря, отдельный разговор. И здесь тоже существуют свои штампы, которые я, в свою очередь, не в состоянии понять. Ага, ну во-первых, с одной стороны, настоящий враг должен быть чудовищем пяти метров роста обязательно с горящими красными глазами и большими зубами (см. опять же ту же картинку Несмита - очень показательную - там на голове у Мелькора не корона, а прямо-таки здоровенная консервная банка надета). Настоящий враг - вооружен до зубов и оч-ччень опасен!

Попытки сказать о том, что и у отрицательных героев должны быть своя боль, своя правда, своя история и свои причины для ненависти к окружающему миру, - вряд ли вызовут понимание в ортодоксально-светлой части фэндома. С другой стороны, части тех, кто воспринимает Мелькора и Саурона как персонажей положительных, тоже хочется по-видимому, железобетонной красоты эпоса - вопреки всякой нормальной жизненной логике. Ничем иным, честно говоря, я не могу объяснить распространившиеся с обеих сторон странные обвинения персонажей "ЧКА" в "голубизне" - обвинения, которые звучат как со стороны белых, так и со стороны части черных. Статья Тайэрэ (произведения которой мне во многом нравятся и которую я безусловно уважаю) "Книга в стиле Унисекс" - верх подобной нелогичности, не говоря уже о появившемся недавно "яое" от неизвестной-известной личности под ником "Киссур Белый Кречет" (во имечко-то!) . Знаете, господа, - вот сколько я читала "ЧКА" - и первую, и вторую редакции, - так мне бы и в голову не пришло ничего подобного. Или действительно каждый понимает в меру своей испорченности? Ах, они на коленки друг перед другом падают и плачут! Относительно плачущих героев эпоса - см. выше. А вот в начале девятнадцатого века - века сентиментализма и Отечественной войны 1812 года, - вполне себе мужественные мужчины, - не какие-нибудь слюнявые семинаристы, - а настоящие гусары, воины, ветераны войны, - ой, что они делали! Целовались, обнимались, трогательно падали друг другу в объятия, рыдали друг у друга на плече и картинно хлопались в обмороки в присутствии любимых женщин или в отсутствии таковых. Ужас какой! Что бы сказали на это дедушка Фрейд, Киссур Белый Кречет и уважаемая Нина Новакович? А между тем современникам этих самых сентиментальных целующихся героев и в голову не пришло бы обвинить их в чем-либо подобном. Менталитет эпохи такой, знаете ли был. А уж о менталитете валар и майяр нам и вовсе мало что известно

Эпичность, доведенная до абсурда, - а с другой стороны уже раздаются крики о вреде чувствительности, эмоциональности, любой романтики вообще. Менестрели старшего поколения стесняются петь свои старые песни, и особенно по мотивам Толкиена, - они им кажутся слишком сентиментальными. Человеческие эмоции становятся постыдны и препарируются холодной логикой. Эпос вырождается в стеб - который, как известно, в свою очередь хорош, но лишь в меру. Слезы, жалость, - неуместны там, где торжествуют эпические герои, превратившиеся в героев анекдотов. Высокие чувства превращаются в неоднократно опошленные "чуйства".

А может, не стоит эдак-то? Может, не стоит насиловать себя? Мы живем в жестокий век. Нам катастрофически не хватает именно этого - жалости, милосердия, обычной человеческой доброты. Строгие, гневные критики - можно я, наконец, дам волю своим презренным чуйствам? Можно я не постесняюсь признаться в том, что мне, например, очень-очень хочется пожалеть всех подряд: и Лютиэнь с заплатками, и Берена с бородой, Финрода, Финголфина и Элендила. И, - страшное дело, - Мелькора и Саурона мне хочется пожалеть тоже. И поплакать над судьбой героев мне тоже нужно. И, - поверить на минуточку в то, что не путь меча и крови, а путь сострадания и исцеления, путь любви и надежды рано или поздно проложит себе дорогу и в наш двадцать первый век.

Наверное, именно поэтому мне хочется вырваться за рамки эпоса. Вот как представлю себе Финголфина с волосами до пояса из-под шлема и Мелькора в консервной банке, который в три раза выше своего соперника, - оно, может быть, и хорошо, и правильно, и красиво, и благородно, - но, не знаю уж, отчего, - такой эпос не греет мою искаженную душу в Москве на рубеже тысячелетий.

июнь 2001